Где-то вдалеке - там, за покрытыми никогда не жухнущей листвой деревьями, за отрогами могучих горных хребтов, где даже в самый знойный час года на вершинах лежал снег, за самим горизонтом - где-то там занималась заря нового дня. Повинуясь неумолимому течению реки времени, ночь потихоньку сдавала свои позиции, уступая свой черед утренним сумеркам - ночные животные прятались в свои логова до следующей ночи, дневные же как раз просыпались, наполняя последние часы ночи многоголосым гамом. А далеко, у самого излома горизонта тянулась яркая багряно-огненная полоска, тонкая словно прочерченная кистью небесного художника. И она всё разгоралась, расширялась, наливалась краской... Вот она уже стала золотистой, вот появился первый робкий луч солнца, вслед за которым от огромного сияющего диска, медленно всплывающего из-за незримой дали, мгновенье спустя устремились десятки, сотни, тысячи дорожек света. Скользнув по облакам, пройдя сквозь пелену тумана, коснувшись крон деревьев, сверкнув меж веток и, наконец, отразившись в глазу какой-то птички, они метнулись дальше, по всем сторонам света, наполняя освещаемый ими мир светом и жизнью.

Мог ли представить себе носитель Шестихвостого демона, что будет встречать столь живописный рассвет, предвещавший для жителей Страны Воды начало редкого по своему великолепию летнего дня, как разочаровавшийся в жизни изгнанник, вкусивший горечь предательства самого родного для себя человека? Не чувствовал ли он своим внутренним чутьем подвоха, который мог таить в себе тайный полуночный визит в загадочное святилище, стоявшее в отдалении от деревни? Способен ли был в принципе осиротевший еще в младенчестве джинчурики ожидать какого-либо дурного поступка со стороны своего наставника, заменившего ему отца, одного-единственного отличавшегося от той массы людей, которая проецировала ненависть к хвостатому на его живую темницу? К несчастью, порой даже самым близким людям не удается правильно истолковать мотивов и поступков друг друга, мучаясь от неопределенности и медленно приближаясь к краю пропасти, где их ждет безумие и смерть.

С раннего детства не зная для себя человека более близкого, чем учитель, Утаката все ж таки не ведал, что мучительная тревога, подобная ноющей зубной боли, днём и ночью дерзала сердце старика. Харусаме - таким было его имя - никогда не рассказывал своему ученику, что в последний раз, когда Шестихвостый стряхнул с себя оковы своей живой клетки, он был среди тех шиноби, что бились с ним, не щадя своих жизней, из последних сил загоняя монстра в его новую темницу, старинный запечатывающий сосуд. Воочию узрев наводящую ужас мощь хвостатого зверя, старый воин понял, что эта сила слишком велика для того, чтобы ей мог обладать кто-либо из числа смертных. На своем горьком опыте изведавший, какие страшные муки причиняет человеку одиночество и прекрасно отдавая себе отчёт в том, что Утаката обречён томиться от этой боли, оставаясь носителем демона, оружием в руках людей, которым наплевать на его человеческие чувства, старый мастер принял единственно-верное, как ему казалось, решение: попытаться вытащить чудовище из чрева юноши, избавить его от этой тяжкой ноши.

В глазах руководства селения такое деяние выглядело бы серьёзнейшим проступком, граничащим с государственной изменой: преднамеренно лишить селение одного из сильнейших его орудий, игравшим немаловажную роль в сложной политической игре, ведущейся между нациями. Но точно так же, как юноша ценил Харусаме превыше всей ненавидящей его деревни, так и его учителю важнее всего был любимый им всем сердцем ученик. Почти год ушёл у старого воина на то, чтобы подготовить для выполнения своей цели уединённый храм за пределами деревни и подобрать дюжину шиноби из числа своих прежних воспитанников, которые были готовы преступить законы Кровавого Тумана ради глубоко уважаемого ими мастера, и в одну из долгих тёмных ночей Страны Воды небольшой отряд скрытно покинул деревню. Харусаме ничего не сказал своему ученику о том, куда и зачем ведёт его, дабы это послужило ему оправданием в случае срыва или неудачи готовившегося им деяния. Утаката же, всегда с полным доверием относившийся к словам учителя, без лишних вопросов последовал за ним под темные своды ночного леса; не сказал ни слова, спускаясь в мрачное подземелье древнего святилища, и лишь когда холодный металл кандалов коснулся его рук и ног, его сердце сжалось от нехорошего предчувствия, а изумлённый взгляд обратился к наставнику.

Шестеро шиноби скрывались в густой чаще по периметру храма, готовые отразить любое внезапное вторжение, ещё шестеро, казавшиеся призраками в сумраке огромного подземного зала, полукругом расположились вокруг прямоугольного каменного стола, к которому цепями был прикован молодой человек, изо всех сил рвущийся из своих оков и требующий объяснений, когда под ним заалел, покрываясь сетью загадочных символов, жертвенный алтарь. "- Что здесь, черт возьми, происходит? Что все это значит, учитель?!", - под звон цепей гудели вопросы в голове джинчурики, на которые он никак не находит ответа ни в себе, ни в окружающих. Чья-то твердая рука, затянутая в жёсткую перчатку, нанесла на его живот бумажную печать, каких юноша раньше никогда не видел, а над ним, словно дух, соткался из сумрака силуэт Харусаме.

- Утаката... Ты не должен был жить с этой силой... Я освобожу тебя, - обронив эту короткую загадочную фразу, и не вдаваясь в дальнейшие объяснения, старый шиноби приступил к началу ритуала. Страшный крик невыносимой боли, исторгшийся из горла джинчурики, громоподобно прокатился под сводами темной залы; не успело ещё затихнуть его эхо, как воздух сотряс новый вопль, еще громче и отчаяннее предыдущего. Но как бы не страдало тело, ещё сильнее эта пытка отдавалась в душе Утакаты. Почему его учитель так жестоко поступил с ним, изощрённо пытал его, словно собираясь буквально вытряхнуть душу из тела? Однако ход мыслей страдальца был нарушен очередным приступом мучительной рези; обратив свой затуманенный взор к наставнику, читавшему какое-то заклинание, он увидел, как рука склонившегося над ним старика коснулась бумажки на его животе. Краткий миг - и эта рука прошла через неё внутри тела юноши, как горячий нож сквозь масло! Боль!!! Боль густой волной накрыла разум теряющего сознание джинчурики, и через мгновение он уже ничего не видел и не слышал, в беспамятстве уступив своё тело чему-то иному, чему-то, что не являлось частью его души, чему-то... злому.

Когда же сознание вернулось к носителю биджу, то его разум сперва попросту отказывался поверить тому, что узрели его глаза. Как могли эти жалкие развалины, посреди которых он очнулся, ещё совсем недавно являться крепким каменным сооружением с глубоким подземельем, чьи обломки неведомой силой были разбросаны по всем окрестностям; как могли те скрюченные в агонии руки и ноги, выглядывавшие то тут, то там из-под кусков камней, принадлежать живым в недалёком прошлом людям?.. "- Что... Что здесь произошло?" Память неохотно, словно через силу, возвращалась к молодому человеку - вспомнил он и ночную вылазку, и мрачный храм, и подземный зал, и мучительный ритуал, и последние слова, которые слышал от Харусаме... И их жестокий смысл, словно тупая игла, со всей силы вонзился в сердце юноши: они означали, что его учитель, самый дорогой, драгоценный, незаменимый человек, которого он только знал в своей жизни, пытался убить его; что весь окружавший его уют, вся ласка и забота о нем были попросту одной огромной ложью, ширмой, скрывающей истинную цель этого человека - завладеть скрытой в чреве джинчурики силой, перед которой так трепетали все жители деревни.

"- Учитель... Неужели мой наставник... Нет! Нет, этот человек... Этот человек ничем не отличался от остальных! Каким же доверчивым идиотом я был!!! Этому человеку нужно было мое доверие, чтобы воспользоваться мной в своих целях! Все они жаждут воспользоваться его силой!.. Воспользоваться мной, словно оружием!"

Глубокое потрясение в душе Утакаты плавно, но быстро сменилось неистовым гневом к себе, одураченному, к презренному селению, ко всем без исключения его жителям, для которых он, жалкий мелкий приблудыш, всегда был и останется инструментом, годным лишь для того, чтобы обманывать его и использовать в своих грязных целях. Боль и ненависть, обуявшие в тот момент джинчурики, были настолько сильны, что мысль бежать, куда глаза глядят, прочь из этой проклятой страны, показалась ему лучшей идеей, когда-либо приходившей в его голову. Однако даже в такую минуту молодой человек не лишился окончательно здравомыслия: он прекрасно отдавал себе отчет в том, что в случае бегства из деревни шиноби Тумана откроют на него охоту, объявят в розыск по всему миру, бросят свои лучшие силы, только бы вернуть в свои руки такое ценное оружие, каковым был в их глазах мастер мыльных пузырей. И эта охота будет совсем не чета травле, которой он подвергался в детстве со стороны сверстников - это будет борьба не на жизнь, а на смерть! Юный брюнет знал, что так и будет, но оставаться в селение, где все в одночасье стало вызывать в нем одно лишь отвращение, он не мог ни секундой дольше. Так что, не теряя времени, в одном лишь своём любимом наряде, с деревянным сосудом и металлической трубочкой за пазухой, носитель биджу навсегда покинул свою родину, растворившись в сумрачной пелене предрассветного тумана. И восхитительная заря нового дня застала в нем уже не джинчурики Селения, Сокрытого Туманом, а одинокого изгоя, без дома, без друзей, без будущего...